Неточные совпадения
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все
свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от
бега, вошел
в ее
комнату. И не думая и не замечая того, есть кто
в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Я бросился вон из
комнаты, мигом очутился на улице и опрометью
побежал в дом священника, ничего не видя и не чувствуя. Там раздавались крики, хохот и песни… Пугачев пировал с
своими товарищами. Палаша прибежала туда же за мною. Я подослал ее вызвать тихонько Акулину Памфиловну. Через минуту попадья вышла ко мне
в сени с пустым штофом
в руках.
Увидав хозяйку, стоявшую опять у
своих дверей, он скорыми цыпочками
побежал к ней через коридор; прошушукав с нею минуты две и, конечно, получив сведения, он уже осанисто и решительно воротился
в комнату, взял со стола
свой цилиндр, мельком взглянулся
в зеркало, взъерошил волосы и с самоуверенным достоинством, даже не поглядев на меня, отправился к соседкам.
— Митя, отведи меня… возьми меня, Митя, —
в бессилии проговорила Грушенька. Митя кинулся к ней, схватил ее на руки и
побежал со
своею драгоценною добычей за занавески. «Ну уж я теперь уйду», — подумал Калганов и, выйдя из голубой
комнаты, притворил за собою обе половинки дверей. Но пир
в зале гремел и продолжался, загремел еще пуще. Митя положил Грушеньку на кровать и впился
в ее губы поцелуем.
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль не у Господа и Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!» И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и не подошла бы к нему, не промолвила,
в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет
своим голосочком: «Мамка, где ты?» Только б услыхать-то мне, как он по
комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то
своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как, бывало,
бежит ко мне, кричит да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
Она бросалась
в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по
комнате, падала
в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась
в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро
побежала с ним
в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась
в свою комнату, упала
в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она
побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов
побега было отвергнуто. Наконец она согласилась:
в назначенный день она должна была не ужинать и удалиться
в свою комнату под предлогом головной боли. Девушка ее была
в заговоре; обе они должны были выйти
в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться
в них и ехать за пять верст от Ненарадова
в село Жадрино, прямо
в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать.
Между тем испуганные слуги разбудили мою мать; она бросилась из
своей спальни ко мне
в комнату, но
в дверях между гостиной и залой была остановлена казаком. Она вскрикнула, я вздрогнул и
побежал туда. Полицмейстер оставил бумаги и вышел со мной
в залу. Он извинился перед моей матерью, пропустил ее, разругал казака, который был не виноват, и воротился к бумагам.
Аня(глядит
в свою дверь, нежно). Моя
комната, мои окна, как будто я не уезжала. Я дома! Завтра утром встану,
побегу в сад… О, если бы я могла уснуть! Я не спала всю дорогу, томило меня беспокойство.
Было ли это следствием простуды, или разрешением долгого душевного кризиса, или, наконец, то и другое соединилось вместе, но только на другой день Петр лежал
в своей комнате в нервной горячке. Он метался
в постели с искаженным лицом, по временам к чему-то прислушиваясь, и куда-то порывался
бежать. Старый доктор из местечка щупал пульс и говорил о холодном весеннем ветре; Максим хмурил брови и не глядел на сестру.
Я осыпал дядю всеми бранными словами, какие только знал; назвал его подьячим, приказным крючком и мошенником, а Волкова, как главного виновника и преступника, хотел непременно застрелить, как только достану ружье, или затравить Суркой (дворовой собачонкой, известной читателям); а чтоб не откладывать
своего мщения надолго, я выбежал, как исступленный, из
комнаты, бросился
в столярную, схватил деревянный молоток,
бегом воротился
в гостиную и, подошед поближе, пустил молотком прямо
в Волкова…
Только что St.-Jérôme, сказав мне, чтобы я шел
в свою комнату, спустился вниз, — я, не отдавая себе отчета
в том, что я делаю,
побежал по большой лестнице, ведущей на улицу.
Забрав
в охапку все подаренные ей Юлией сокровища, Катишь сейчас же
побежала их примеривать на себя домой; для этого она заперлась
в своей комнате и перед трюмо
своим (на какие деньги и каким образом трюмо это было куплено, сказать трудно, но только трюмо было у нее...
Я плюнул ему
в лицо и изо всей силы ударил его по щеке. Он хотел было броситься на меня, но, увидав, что нас двое, пустился
бежать, схватив сначала со стола
свою пачку с деньгами. Да, он сделал это; я сам видел. Я бросил ему вдогонку скалкой, которую схватил
в кухне, на столе… Вбежав опять
в комнату, я увидел, что доктор удерживал Наташу, которая билась и рвалась у него из рук, как
в припадке. Долго мы не могли успокоить ее; наконец нам удалось уложить ее
в постель; она была как
в горячечном бреду.
Я не могу описать тебе, мой друг, что я почувствовала, когда прочла это известие. С'etait comme une revelation. [Это было словно откровение (франц.)] Помнишь, я писала тебе, что предчувствую катастрофу… et bien, la-voici! [и вот она! (франц.)] Я заперлась
в своей комнате и целый час, каждую минуту повторяла одно и то же: «Базен
бежал! Базен
бежал!» И потом: «Рюль… Рюль… Рюль…»
Он
бежал веселых игр за радостным столом и очутился один
в своей комнате, наедине с собой, с забытыми книгами. Но книга вываливалась из рук, перо не слушалось вдохновения. Шиллер, Гете, Байрон являли ему мрачную сторону человечества — светлой он не замечал: ему было не до нее.
Сверстов
побежал за женой и только что не на руках внес
свою gnadige Frau на лестницу.
В дворне тем временем узналось о приезде гостей, и вся горничная прислуга разом набежала
в дом. Огонь засветился во всех почти
комнатах. Сверстов, представляя жену Егору Егорычу, ничего не сказал, а только указал на нее рукою. Марфин,
в свою очередь, поспешил пододвинуть gnadige Frau кресло, на которое она села, будучи весьма довольна такою любезностью хозяина.
Сейчас
побежал в присутственное место. Стал посредине
комнаты и хочет вред сделать. Только хотеть-то хочет, а какой именно вред и как к нему приступить — не понимает. Таращит глазами, губами шевелит — больше ничего. Однако так он одним
своим нерассудительным видом всех испугал, что разом все разбежались. Тогда он ударил кулаком по столу, расколол его и убежал.
Проснувшись перед вечером на диване
в чужой квартире, я быстро вскочил и с жесточайшею головною болью бросился скорей
бежать к себе на квартиру; но представьте же себе мое удивление! только что я прихожу домой на
свою прежнюю квартиру, как вижу, что
комнату мою тщательно прибирают и моют и что
в ней не осталось уже ни одной моей вещи, положительно, что называется, ни синя пороха.
А Наталья пошла к себе
в комнату. Долго сидела она
в недоумении на
своей кроватке, долго размышляла о последних словах Рудина и вдруг сжала руки и горько заплакала. О чем она плакала — Бог ведает! Она сама не знала, отчего у ней так внезапно полились слезы. Она утирала их, но они
бежали вновь, как вода из давно накопившегося родника.
И во внезапном порыве нежности Сенечка вдруг соскочил со
своего ящика, подбежал ко мне, обхватил меня руками и прижал голову к моей груди. Его мягкие шелковистые волосы касались моих губ. Затем так же быстро он оставил меня,
побежал в угол
комнаты (я имею сильное подозрение, что дорогой он стер слезинку) и уселся
в кресло, стоявшее
в углу,
в тени.
Когда поднимается занавес и при вечернем освещении,
в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят
свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль — мораль маленькую, удобопонятную, полезную
в домашнем обиходе; когда
в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, — то я
бегу и
бегу, как Мопассан
бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг
своею пошлостью.
Бенни вскочил,
бегом бросился
в свою небольшую рабочую комнатку, схватил томик Лонгфелло и начал читать, скоро и громко читать, чтобы не слыхать, что поют
в его квартире, «
в тех самых
комнатах, где стоит портрет его матери».
Марфа Андревна вообще, несмотря на всю
свою серьезность, иногда не прочь была посмеяться, да иногда, впрочем, у нее при ее рекогносцировках и вправду было над чем посмеяться. Так, например, раз
в числе вспугнутых ею челядинцев один приподнялся
бежать, но, запутавшись
в суконной дорожке, какими были выстланы переходы
комнат, споткнулся, зацепился за кресла и полетел. Марфа Андревна тотчас же наступила на него
своим босовичком и потребовала огня.
Акулина Ивановна (
бежит вслед за мужем). Отец! Милый ты мой! Несчастные мы! За что нас детки-то? За что казнили? (Уходит
в свою комнату. Перчихин стоит посредине и недоумевающе моргая. Татьяна дикими глазами озирается вокруг, сидя на стуле у пианино. Из
комнаты стариков доносится глухой говор.)
В самой отдаленной и даже темной
комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба старухи, Юлия со слезами рассказала хозяйке все
свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее словам, был ни более ни менее, как пьяный разбойник, который, конечно, на днях убьет ее, и что она, только не желая огорчить папеньку, скрывала все это от него и от всех; но что теперь уже более не
в состоянии, — и готова
бежать хоть на край света и даже ехать к папеньке, но только не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только уехать к отцу.
Он вышел из
комнаты, и Ольга Ивановна слышала, как он что-то приказывал
своему лакею. Чтоб не прощаться, не объясняться, а главное, не зарыдать, она, пока не вернулся Рябовский, поскорее
побежала в переднюю, надела калоши и вышла на улицу. Тут она легко вздохнула и почувствовала себя навсегда свободной и от Рябовского, и от живописи, и от тяжелого стыда, который так давил ее
в мастерской. Все кончено!
Когда блеснул свет из окна, он показался так далек и недоступен, что офицеру захотелось
побежать к нему. Впервые он нашел изъян
в своей храбрости и мелькнуло что-то вроде легкого чувства уважения к отцу, который так свободно и легко обращался с темнотой. Но и страх и уважение исчезли, как только попал он
в освещенные керосином
комнаты, и было только досадно на отца, который не слушается голоса благоразумия и из старческого упрямства отказывается от казаков.
Колпаков не стеснялся ни подруг Паши, ни почтальонов, но на всякий случай взял
в охапку
свое платье и пошел
в смежную
комнату, а Паша
побежала отворять дверь. К ее великому удивлению, на пороге стоял не почтальон и не подруга, а какая-то незнакомая женщина, молодая, красивая, благородно одетая и, по всем видимостям, из порядочных.
— Барин молодой проснулись!
Бежать одевать их надо… Ахти беда, поднимет дым коромыслом… Опять
в училище
свое опоздает! Кажинный день так-то: будишь его будишь, бровью не поведет, a потом к девяти часам, глядишь, и пойдет гонка! Уж вы сами потрудитесь пройти
в вашу
комнату, барышня. Вот отсюда по коридору третья дверь на право. A я
бегу!
По приезде Бирона домой Липман имел еще дух доложить
своему патрону, что исполнительный Гроснот найден
в своей комнате застреленным, вероятно вследствие
побега конюхов, обливавших Горденку. Обратить
свой гнев на Липмана было опасно, и потому решились временщик и клеврет его стараться отыскать тайных производителей этого дела и устремить всю коварную политику
свою на исполнение прежде начертанных планов. Лучших, более действительных, нельзя было и придумать.
Он было схватил ее
в свои объятия, но она выскользнула из его рук и
бегом побежала в другую
комнату, то был ее будуар… Глаза у нее разбежались от туалетных принадлежностей, которые были установлены на изящный столик из перламутра с большим зеркалом
в такой же раме; платяной шкаф был отворен,
в нем висело несколько изящных платьев и среди них выдавался великолепный пеньюар.